Кое-что о путях в искусстве

Французский писатель Жак Ривэ в 1979 г. выпустил роман-цитату «Барышни из А.», состоящий из 750 цитат, заимствованных у 408 авторов. Более серьезным примером той же тенденции может служить интервью, данное еще в 1969 г. «новым романистом» М. Бютором журналу «Арк»: «Не существует индивидуального произведения. Произедение индивида представляет собой своего рода узелок, который образуется внутри культурной ткани и в лоно которой он чувствует себя не просто погруженным, но именно появившимся в нем. Индивид по своему происхождению — всего лишь элемент этой культурной ткани. Точно так же и его произведение — это всегда коллективное произведение.»

Вот такая нынче выбирается удобненькая позиция в российском книгоиздании, позиция для бездари. Вот только пашешь над вещью в полном одиночестве. Сколько же соавторов насобиралось бы нынче к Толстому? Не бывает никакого «коллективного творчества». Творческий процесс – вызывающе индивидуальный.

Приведу две цитаты из романа «Театр» Сомерсета Моэма:

Весь мир — театр, в нем женщины, мужчины — все актеры» [Вильям Шекспир, "Как вам это нравится"]. Но то, что я вижу через эту арку, всего-навсего иллюзия, лишь мы, артисты, реальны в этом мире. Вот в чем ответ Роджеру. Все люди — наше сырье. Мы вносим смысл в их существование. Мы берем их глупые мелкие чувства и преобразуем их в произведения bскусства, мы создаем из них красоту, их жизненное назначение — быть зрителями, которые нужны нам для самовыражения. Они инструменты, на которых мы играем, а для чего нужен инструмент, если на нем некому играть?» (…)

Роджер утверждает, что мы не существуем. Как раз наоборот, только мы и существуем. Они тени, мы вкладываем в них телесное содержание. Мы — символы всей этой беспорядочной, бесцельной борьбы, которая называется жизнью, а только символ реален. Говорят: игра — притворство. Это притворство и есть единственная реальность».

Так Джулия своим умом додумалась до платоновской теории «идей». Это преисполнило ее торжества. Джулия ощутила, как ее внезапно залила горячая волна симпатии к этой огромной безымянной толпе, к публике, которая существует лишь затем, чтобы дать ей возможность выразить себя. Вдали от всех, на вершине своей славы, она рассматривала кишащий у ее ног, далеко внизу, людской муравейник. У нее было удивительное чувство свободы от всех земных уз, и это наполняло ее таким экстазом, что все остальное по сравнению с ним не имело цены. Джулия ощущала себя душой, витающей в райских кущах.»

Как видим платоновские идеи творчества, — давно развиты и отточены до совершенства теми, кто куда более известен, нежели компиляторы Ривэ и Бютор. Чего достигли компиляторы? Что-то я не вижу сколь-нибудь заметных результатов. А вот те, кто утверждает, что все потребители их искусства вовсе им не ровня, а уж тем паче не «соавторы», а лишь материал для создания образов — достигли многого.

Если в романе «Театр» все, кто окружает художника, — лишь сырье и зрители, в романе «Луна и грош» — еще куда более однозначно указывается место всех этих «соавторов». Здесь Моэм доходит до рассуждения, что люди вообще не достойны и созерцать великие творения, а творчество — это лишь вечный спор двух творцов: Человека и Бога. И третьих лиц здесь вообще просят не беспокоиться.

Ривэ и Бютор — показывают свое личное вопиющее невежество. Ясно, что они даже эссе о красоте Уайльда не читали. Там вполне однозначно поясняется роль художника, роль искусства и роль прочего «сырья». Главное, что Уальд не боялся взять на себя слишком много. За свои слова он ответил по полной программе. Да и с французскими импрессионистами что-то никто из «соавторов» в рядок не встал, когда громили их первый салон.

Просто мы уже свыклись с авторитетом осторожной циничной посредственности, свыклись с коллективными «брендами». А чтобы создать нечто новое — надо обрушить прямо у себя в голове множество любимейших авторитетов. И все это делается в одиночестве. А Ривэ и Бютора могут цитировать лишь люди, которые вообще не понимают сути творческого процесса.

Но если продолжить мысль о соавторстве, то нельзя все же не вспомнить наиболее древний трактат Аристотеля. Его главная мысль в том, что художник извлекает более глубокую истину своего времени, нежели философы и историки. Там же речь идет и об ответственности художника именно за свой период существования.

Ривэ и Бютор, конечно же, Аристотеля не изучали. А я, честно говоря, уже устала доносить его мысль, что каждый вид искусства — самодостаточен, имеет как бы свой язык. И перевод на «языки» других видов искусства бывает не всегда адекватен. И именно я, чьи диалоги и прямая речь многих наших «искусствоведов» пугают живой уличной лексикой, настойчиво утверждаю, что язык искусства вовсе не идентичен языку толпы «соавторов».

Впрочем, какой там Моэм, Аристотель, Уайльд? Ясно, что ни Ривэ с Бютором, ни их последователи не читали «Доктора Фаустуса» Томаса Манна. Ведь вторгаясь в идеальный мир образов, создавая пищу не только для ума, но и для души, задеваешь интересы не только потребителей, то бишь не только «хавающего пипла». Все-таки насколько монументальная получилась у Манна вещь. Но, наверно, слишком сложная, чтобы сегодняшние мелкоразменные «творцы» поняли заложенное в ней предупреждение.

…дабы порвать круг тяжкого злополучья, тот сам повесил себе на шею вину времени и предал себя проклятью. Ибо сказано: бди и бодрствуй! Но не всякий склонен трезво бодрствовать; и заместо того, чтоб разумно печься о нуждах человека, о том, чтобы людям лучше жилось на земле и средь них установился порядок, что дал бы прекрасным людским творениям вновь почувствовать под собой твердую почву и честно вжиться в людской обиход, иной сворачивает с прямой дороги…»

«…с вами говорит Богом оставленный, отчаявшийся человек, чье тело будет лежать не в освещенном месте, где хоронят благочестивых христиан, а на живодерне. Упреждаю: на смертном одре вы увидите его лежащим лицом вниз, и хоть пятикратно его перевернете, все равно так оно и останется.»

К сожалению, многим кажется забавной эта игра в бисер. Мало кто понимает, сколь высоки ставки в такой игре.

Ядовитый мотылек посещает всех, кто лишь чуть-чуть повысит ставку. Всех. Исключений не бывает.

Но вот когда выбор сделан, то все третьи лица должны понимать, что за игру они лезут судить. Путь на живодерню открыт всем желающим.